«Сегодня мы имеем другой „Талибан“ (запрещен в России. — EADaily), другие позиции этнополитических партий, у всех иная, нежели в 1990-х, мотивация, иные потенциалы, иные ресурсы. Талибы резко активизировались в военном отношении на фоне вывода войск США и НАТО, — наверное, среди руководства талибов есть и те, кто предполагает захват власти военным путем», — отметил эксперт по Центральной Азии и Среднему Востоку Александр Князев в интервью EADaily.
По мнению политолога, «происходящая военная эскалация отодвигает на какое-то время переговорный процесс, в то время как это единственный путь к достижению мира».
— Александр Алексеевич, каков расклад политических сил в Исламской Республике Афганистан сейчас, что меняется внутри страны с выводом военной коалиции США?
— Существует несколько групп акторов происходящего в Афганистане процесса. Это собственно «Талибан», это кабульское правительство, это этнополитические партии и их военные ресурсы. И это внешние акторы, в первую очередь, конечно, США. Но и, например, Турция, пытающаяся сохранить в Афганистане свой военный контингент, вполне в духе традиционных для Эрдогана устремлений половить рыбку в мутной воде.
Однозначно говорить о соотношении сил в происходящем конфликте и тем более о том, в какой форме он завершится, вряд ли стоит. Можно только констатировать, что военного решения в любом случае нет, даже если гипотетически предположить захват талибами Кабула и значительной части территории. Ситуацию часто сравнивают с событиями 1992 года, когда был свергнут президент Наджибулла, или с 1996-м, когда «Талибан» захватил Кабул и к 2001 году правительство Бурханутдина Раббани контролировало лишь 10−15% территории.
Говоря о сегодняшнем дне: «Талибан» пока утверждает свой контроль над сельскими территориями, все имеющие принципиально важное значение города пока достаточно уверенно контролируются правительством или местными властями.
Паника, охватившая сейчас и СМИ, и социальные сети — «американцы уходят, все пропало», — я подозреваю, во многом подогревается сознательно, в первую очередь американцами, да и образ внешнего врага еще никогда не вредил ни одной власти. К примеру, в Таджикистане это обстоятельство является, по моему убеждению, важным условием стабильности существующего политического режима.
На фоне происходящего вне массового общественного внимания проходят сообщения о тех или иных успехах правительственных сил безопасности, о формирующемся в регионах ополчении… О том, что все этнополитические общности и их партии — таджикские, хазарейские, узбекские, да и многие пуштунские, — все они обладают большим военным потенциалом, который сейчас будет становиться ядром антиталибского ополчения. Сохранила в значительной степени военные структуры преимущественно таджикская партия «Джамиати Исломи», — конечно, она расколота на фракции, зато наступление талибов становится прекрасным поводом для их консолидации, по крайней мере на время сохранения угрозы. Существуют военные структуры хазарейской «Хезби вахдат», не говоря уже о хазарейцах, воевавших в составе бригады «Фатимиюн» в Сирии на стороне правительства Башара Асада и получивших там очень актуальный сегодня боевой опыт.
Если сравнивать с 1992 и 1996 годами, важно понимать, что изменились всё и все: сегодня мы имеем другой «Талибан», другие позиции этнополитических партий, у всех иная, нежели в 1990-х, мотивация, иные потенциалы, иные ресурсы. Талибы резко активизировались в военном отношении на фоне вывода войск США и НАТО, — наверное, среди руководства талибов есть и те, кто предполагает захват власти военным путем. Но это скорее стремление продемонстрировать свои силы и таким образом вернуться к политическому решению, к переговорам с более сильных позиций.
Состояние правительственных сил безопасности — отдельный вопрос, там не все так плохо, как зачастую многими представляется. Существуют вполне боеспособные и мотивированные спецподразделения, а последние изменения в руководстве силовыми структурами позволяют достаточно уверенно предположить, что деятельность этих структур в самое ближайшее время станет значительно эффективнее. В частности, это относится к Министерству обороны, которое возглавил генерал Бисмилла Хан Мохаммади, один из наиболее ярких командиров «Северного альянса», воевавший с талибами в 1990 году под началом Ахмад Шаха Масуда…
Так что все разговоры о неминуемом поражении правительственных сил безопасности сразу после ухода военных подразделений США и НАТО чрезмерно утрированы.
В общем виде наступление «Талибана» вызывает и будет вызывать достаточно адекватное противодействие.
Изменилось само афганское общество за те двадцать лет, которые прошли после устранения власти талибов в 2001 году. Как-то забывается, что в 1990-х «Талибан» имел серьезную поддержку огромной части населения, особенно на юге страны, что и обусловливало его тогдашние успехи. Определенная поддержка населения сохраняется и сегодня, но она, по моему мнению, стала существенно ниже, фактор усталости общества от войны сегодня в большей степени влияет на поведение афганцев. Война в Афганистане не будет быстротечной в чью-либо пользу, это тяжелый затяжной процесс. Это гражданская война.
Происходящая военная эскалация отодвигает на какое-то время переговорный процесс, в то время как это единственный путь к достижению мира. 25 июня президент Ашраф Гани и руководитель Высшего совета национального примирения Абдулла Абдулла встречаются с президентом США Байденом. Если по итогам этой встречи Кабул согласится с формированием коалиционного правительства с участием талибских представителей, против чего кабульский Арг до сих пор возражал, тогда можно будет предполагать скорое возобновление переговорного процесса в Дохе и некоторое снижение военной активности.
— Минобороны Узбекистана вынуждено было выступить с заявлением о невозможности размещения иностранных военных баз на территории страны — тема беспокоит жителей Центральной Азии. Казахстан, Киргизия и Таджикистан — члены ОДКБ, Туркмения — нейтральное государство. Не начнет ли Америка вести торги в зоне ответственности и интересов России, закулисные соглашения возможны?
— Кажется, эта информационная волна уже пошла на убыль, поскольку ясно, что о прямом военном присутствии США речи не идет. На дворе не 2001 год, когда и Москва, и Пекин, и ряд других акторов региональной политики находились под очарованием якобы объединяющей всех «борьбы с международным терроризмом» и были согласны с размещением баз Пентагона и НАТО в Киргизии, Узбекистане, Таджикистане.
Сильно сомневаюсь, что кто-то в региональных столицах сегодня рискнет заняться «закулисными соглашениями» без согласия руководства России и Китая, без учета мнения ряда других внешних акторов.
Текущая ситуация в отношениях США и РФ, США и КНР исключает подобное, а самодеятельность среднеазиатских правительств повлекла бы за собой очень неприятные, мягко выражаясь, последствия для них. Относительно актуальным остается вопрос о так называемом Северном распределительном пути — маршруте военных поставок на север Афганистана через Каспийский и Центральноазиатский регионы. Это в том случае, если американцы будут оказывать военную помощь антиталибским силам на севере Афганистана, что, в общем-то, не особо противоречит и интересам России. Может актуализироваться и вопрос об авиационном транзите через страны Центральной Азии, о прямом же военном присутствии вопрос снят с повестки.
— Одна из военных баз США переброшена в Объединенные Арабские Эмираты, закупившие в 2019 году американского вооружения на сумму $ 1,3 млрд. Какие страны, помимо Ирана, звездно-полосатые хотели бы держать под контролем в зоне Персидского залива?
— Все те же, что и ранее. Военные базы — это своеобразная сеть, позволяющая контролировать большое геополитическое пространство и при необходимости и по возможности влиять на это пространство. Вряд ли стоит здесь выделять какие-то отдельные страны. Еще одна из задач этого присутствия — контроль коммуникаций, не в последнюю очередь — энергетических. Под контролем в данном случае можно понимать как обеспечение безопасности, так и создание ситуации отсутствия безопасности. Из зоны Персидского залива транспортируется огромная доля мировых энергоносителей, и не только иранских.
— Талибы в Афганистане — кто они, какую нишу занимают сегодня в социуме и политическом процессе среди прочих группировок, и как странам ЦА воспринимать их предупреждение: если страны-соседи будут размещать у себя американские базы, с которых их будут бомбить, то пусть пеняют на себя?
— «Талибан» — это прежде всего этнополитическое движение, применяющее в том числе террористические методы, поэтому и внесено в соответствующие списки и Совета Безопасности ООН, и Верховного суда России. Пуштуны — титульный этнос Афганистана, и, когда в начале 1990 года в стране после всех предшествующих событий был нарушен этнический баланс, их первое «триумфальное шествие» в значительной мере было реваншем, возвращением пуштунам доминирующих позиций в управлении страной. Другая важная характеристика — радикальная религиозная идеология, проецируемая на предлагаемую модель государственного устройства — «исламский эмират».
Афганистан очень разнороден не только в этническом плане, но и в вопросе религиозности населения в разных регионах страны. Происходивший в 1970—1980 годы процесс разложения традиционного общественного строя и появление новых форм групповой идентификации и интеграции спровоцировали мощное противодействие, воплощением которого и стало движение «Талибан». Поэтому раскол общества происходит по этническому и религиозному критерию.
Кроме того, есть еще и характеристики, связанные с геополитикой: первый «Талибан» создавался при участии США и Великобритании, Пакистана, Саудовской Аравии и едва ли не первой его задачей было обеспечение строительства Трансафганского газопровода из Туркмении в Пакистан, сейчас он известен как проект газопровода ТАПИ. В Исламабаде также предполагалось, что новое движение сможет выполнить задачу преодоления фрагментации Афганистана и открытия транспортных коридоров в Центральную Азию.
Идеология пуштунского национализма и приверженности консервативным религиозным установкам во многом предопределяла поддержку движению в преимущественно пуштунских и консервативных, отсталых регионах страны. В конце 1990 года произошло довольно активное внедрение в движение и ряда международных террористических групп неафганского происхождения — «Аль-Каиды», «Исламского движения Узбекистана» (запрещены в РФ. — EADaily) и других. Это обстоятельство, наряду с другими, стало причиной того, что шансы на международную легитимизацию «Талибана» как законной власти не реализовались. «Талибан» успели признать Пакистан, Саудовская Аравия и ОАЭ, на грани признания были США.
За двадцать лет, прошедших после изгнания из Кабула, произошла определенная эволюция движения, его руководители стали более прагматичными и к нынешнему времени можно увидеть их стремление легализоваться, инкорпорироваться в афганскую жизнь и уже там, изнутри, пытаться реализовывать свои идеологемы и модели.
Иногда говорят о «Талибане» как о зонтичной структуре, я с этим не очень согласен, очень многие действия показывают, что при необходимости присутствует и четкая вертикаль в управлении движением. Но важно другое: «Талибан» никогда не имел амбиций на распространение своего влияния за пределами границ Афганистана, исключением являются только населенные пуштунами Зона племен и провинция Хайбер-Пахтунхва и — поменьше — Белуджистан в Пакистане.
Задача международной легитимизации и восприятия «Талибана» как важного политического актора для руководства движения является чрезвычайно важной. Именно ею объясняются и многие заявления «Талибана», направленные за пределы страны — от призывов к миру между Киргизией и Таджикистаном до быстрой реакции на слухи о создании военных баз США в Центральной Азии.
Надо отметить, помимо иного, политкорректность их текста: «Поскольку мы неоднократно заверяли, что наша земля не будет использоваться против безопасности других, мы также призываем других не использовать свою землю и воздушное пространство против нашей страны. Если такой шаг будет сделан, ответственность за все беды и трудности ложится на тех, кто совершает такие ошибки». Подобное заявление вряд ли можно расценивать как некую угрозу в адрес соседних стран, скорее это свидетельство амбиций руководства «Талибана», попытка позиционирования себя как самостоятельного и уверенного в себе субъекта международных отношений, как актора, претендующего на власть в стране и реализующего собственную внешнюю политику.
В случае роста военных успехов задача установления конструктивных отношений со странами-соседями будет для «Талибана» вообще первоочередной. И в этой ситуации создавать какие-либо угрозы соседям было бы в высшей степени непродуктивно.
С точки зрения безопасности для стран Центральной Азии правомочно рассматривать угрозы, прямо не связанные с талибами, — это в первую очередь присутствие на территории Афганистана террористических групп, выходцев из стран Центральной Азии, Китая, России, я бы добавил к этому списку еще Турцию и арабские страны. Существует распоряжение Военной комиссии «Талибана», которое запрещает всем членам движения принимать в свои ряды иностранных граждан и предоставлять им убежище. До сих пор это распоряжение носило скорее пропагандистский характер, но в случае инкорпорирования во власть (или даже, гипотетически, захвата власти) оно вполне может быть обоснованием хотя бы для того, чтобы минимизировать какие-либо связи между талибами и группировками неафганского характера. Вообще, возможности этих группировок серьезно преувеличиваются. Мой коллега из Ташкента — директор Центра изучения региональных угроз Виктор Михайлов считает, что «граждан Узбекистана в международных террористических организациях в Афганистане не более 300 и они уже не те мечтатели, уровень оптимизма и желания — совсем не те, что были у полевых командиров Джумы Намангани и Тохира Юлдаша…». И я с ним абсолютно согласен, и это относится не только к «Исламскому движению Узбекистана» (запрещено в РФ. — EADaily).
Сказанное не означает, конечно, полное отсутствие угроз со стороны неафганских террористических групп, учитывая существующие их связи с единомышленниками в странах региона и в России, других странах. Вот только объединение их может происходить вовсе не на линии границ Афганистана и Таджикистана, Узбекистана или Туркмении. Значительно проще прилететь в один из аэропортов из третьей страны, интересными в этом контексте представляются Турция, арабские страны, страны Европы. Радикальное подполье существует везде, но для того и существуют антитеррористические структуры, спецслужбы и правоохранительные ведомства, чтобы противодействовать этому — и не только в связи с эскалацией гражданской войны в Афганистане, а просто в соответствии с их служебными обязанностями. Что касается угроз дестабилизации непосредственно на границе с Афганистаном, то в некоторой мере это может быть актуально для Туркмении, да и то в случае, если Ашхабад не успеет договориться…
— Региональный центр передового опыта Сил специальных операций и борьбы с терроризмом стран Южной и Центральной Азии, по информации СМИ, может появиться в Кабуле. Получается, что афганская война нужна была для последующих мастер-классов по военным навыкам, для передачи практики войны новому поколению, без цели установления там мира. Что вы думаете по данному вопросу? Формула суверенитета Афганистана и безопасности прилегающих стран Центральной Азии — она в военной мощи?
— Да, в начале мая командующий ANASOC (корпус специальных операций правительственной армии) генерал-лейтенант Мохаммад Фарид Ахмади предложил странам — соседям Афганистана объединить усилия в борьбе с терроризмом на общей базе специального назначения. Как он говорит, такой инструмент позволил бы эффективно отражать террористические действия на территории Афганистана и сдерживать миграцию террористических группировок в сопредельные страны Центральной Азии. Ну и одновременно специальные и антитеррористические подразделения этих стран получили бы значительный боевой опыт.
Но настоящим автором этой идеи, этого проекта является специальный представитель президента США Залмай Халилзад, который также обсуждал ее в ходе майских визитов в Душанбе и Нур-Султан. Де-факто речь идет о некой военной интеграции Афганистана и стран Центральной Азии, то есть о создании военного компонента известного американского проекта «С5 + 1», реализуемого до сих пор в дипломатическом формате.
Силы специальных операций Узбекистана имеют опыт действий на территории Афганистана, где они непублично совершали локальные единичные специальные операции начиная с 2001 года, в частности по уничтожению боевиков и баз «Исламского движения Узбекистана» (ИДУ), запрещенного в РФ. В 2010—2015 годах соответствующие подразделения Таджикистана совместно со спецподразделениями ФСКН РФ действовали на афганской территории по уничтожению наркотических лабораторий и складов наркотиков. Это делалось также непублично, но вызвало тогда несколько дипломатических скандалов и протестов со стороны афганского правительства. Однако неофициальные и единичные действия — нечто иное, а официальное участие в боевых действиях на территории другой страны (даже при создании некой международной региональной структуры) может стать провоцирующим действием для действующих в Афганистане неафганских террористических групп.
Подобные действия легко могут спровоцировать международные террористические группировки на ответные действия уже на территории самих стран региона. Тем более что серьезный экстремистско-террористический потенциал существует во всех странах Центральной Азии (и в среде трудовых мигрантов в России). Этот внутренний потенциал куда значительнее, серьезнее, опаснее, нежели гипотетический, я бы сказал — сугубо теоретический, экспорт терроризма со стороны Афганистана.
Само собой, Казахстан, Киргизия и Таджикистан являются участницами ОДКБ, что налагает на них определенные обязательства и требует согласования подобного участия со всеми другими странами — участницами ОДКБ (Россия, Белоруссия, Армения). Это потребовало бы важных политических решений, что в реальности выглядит малореальным. Политика Узбекистана в сфере безопасности основана на принципе неучастия вооруженных сил страны в любых миротворческих операциях и военных конфликтах за рубежом.
При этом Узбекистан, имеющий в Афганистане значительные экономические интересы и опыт миротворческого взаимодействия с «Талибаном», будет скорее склонен договариваться об обеспечении своих интересов со всеми участниками афганского конфликта, не становясь на сторону одного из них. Собственно, и другие страны региона будут договариваться, в конце 1990 года с «Талибаном» уже вели переговоры и Узбекистан, и Казахстан, а Туркмения так и просто активно сотрудничала. Ничего политического, только бизнес.
В существующей военно-политической реальности все правительства сопредельных стран Центральной Азии будут более склонны мирно договариваться с победителем (кем бы он ни был), чем участвовать в боевых действиях. В этом контексте очень перспективной выглядит предыдущая миротворческая дипломатическая активность Ташкента, фактически у Узбекистана уже существует вполне оформившаяся переговорная площадка с «Талибаном». Принимал у себя делегации «Талибана» уже в нынешнем году и Ашхабад, значит, и там основы механизма для диалога с этой стороной афганского конфликта заложены.
Инициатива Залмая Халилзада должна, вероятно, рассматриваться вместе с наметившейся кооперацией спецслужб Афганистана и стран региона под американской эгидой. В феврале 2021 года в Кабуле прошла в закрытом режиме региональная конференция, посвященная вопросам борьбы с терроризмом. Как объявил тогда глава Управления национальной безопасности Афганистана Ахмад Зия Сарадж, в мероприятии участвовали руководители и представители спецслужб Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Туркмении, Узбекистана, Пакистана, Азербайджана и США. По словам главы УНБ, задачей конференции было заручиться поддержкой стран региона. Азербайджан, не говоря уже о США, здесь выглядит по меньшей мере странно. Тогда же в Кабуле была принята дорожная карта совместных мероприятий стран региона в борьбе с терроризмом, включая создание механизма обмена оперативной информацией.
Если подобные встречи руководителей разведслужб будут проходить регулярно, то можно говорить о появлении нового формата сотрудничества стран Центральной Азии и США в сфере безопасности, где роль модератора отводится Кабулу в рамках американского планирования и проектирования.
— Казахстан и Афганистан подписали «Соглашение о военном сотрудничестве», имевшее резонанс. Содержание документа отражает стратегию сближения стран в военной сфере, намерение совместно развивать военный потенциал. Есть ли в этом политическая необходимость?
— Я бы не стал придавать этому соглашению слишком большое значение, — в конце концов, мало ли соглашений и договоров обречены оставаться де-факто протоколами о намерениях. В данном конкретном случае можно отметить несколько интересных нюансов и деталей.
Во-первых, это готовность руководства Казахстана к продвигаемой США военной интеграции в регионе. Можно вспомнить, что Казахстан был единственной страной в Центральной Азии, официально принимавшей участие в американском проекте «Большая Центральная Азия», и главным фигурантом с казахстанской стороны тогда, в 2006 году, был министр иностранных дел Казахстана Касым-Жомарт Токаев, нынешний действующий президент страны. Это так, деталь, а нынешний проект «С5 + 1» — это обновленная версия «Большой Центральной Азии».
Возвращаясь к соглашению: и во-вторых, практически реализуемым его пунктом может быть разве что обмен информацией спецслужб с игрой в одни ворота. Казахстанским спецслужбам будет интересна информация афганских коллег, а вот наоборот — вряд ли…
Казахстан уже много лет обучает очень немалое количество афганских студентов в гражданских учебных заведениях, почему бы не поучить и в военных учебных заведениях… И это могут быть военные поставки Казахстана в Афганистан: в РК остается много арсеналов разного рода боеприпасов, невостребованных собственными казахстанскими силовыми структурами. Оказание такой помощи афганским силам безопасности было бы положительно воспринято всеми, кроме разве что «Талибана».
Светлана Мамий (Москва)